— Что-нибудь не так, сэр? — с тревогой спросил Рассел.
— Делай, что я сказал, и, ради бога, не задавай лишних вопросов.
Через полчаса я узнал, что должен различным магазинам и портным 13 тысяч долларов. Я был растерян. Лицо слуги выражало озабоченность.
— Плохо дело, — сказал я и скорчил гримасу. — Да, очень плохо.
— Но они же могут подождать, сэр, — начал успокаивать меня слуга, нервно потирая подбородок. — Ведь мистер Голд заключил с вами контракт, не правда ли? Я хочу сказать, что скоро вы снова начнете зарабатывать, ведь так больше продолжаться не может. Я думал… — Неважно, что ты думал, — взорвался я. — Я плачу тебе жалованье не за мысли, которые вертятся в твоей голове, а за работу. Ладно, как-нибудь перебьемся, надо браться за дело.
Когда слуга ушел, я взял банковскую книжку. На моем текущем счету значилось 15 тысяч долларов. Если то, что сказала Мерль о моих кредиторах, правда, и если они действительно встревожились, то скоро я окажусь без гроша в кармане. Я протянул руку, чтобы положить на стол банковскую книжку, и увидел, что рука моя дрожит. Впервые, с тех пор как я приехал в Голливуд, я усомнился в прочности своего финансового положения. До сих пор «Остановка во время дождя» приносила мне стабильные доходы, книги мои все еще находили спрос, и я был уверен в своем будущем. Но поступления гонорара за пьесу и отчисления от продажи книг резко снизились и не могут длиться бесконечно. Чтобы поправить денежные дела, я должен работать над полученным заказом, к выполнению которого я еще не приступал. Мой сценарий должен удовлетворить Голда. Иного выхода нет. И необходимо уменьшить расходы. Я слишком много трачу. Придется отказаться от Фри-Пойнта. Но до конца месяца я все еще должен оплачивать его. Моя квартира тоже обходится в кругленькую сумму. И все ж теперешние мои апартаменты я вынужден буду сменить в самую последнюю очередь, только в случае крайней необходимости: стоит только снять более дешевую квартиру, как весь Голливуд начнет сплетничать. А если пойдет слух о том, что у тебя туго с деньгами, считай, что с тобой покончено. В Голливуде о людях судят не по их талантам, манерам или умению вести себя в обществе, а только по суммам доходов.
Весь следующий и два других дня я потерял на то, чтобы написать черновик сценария. Я работал как проклятый, но в конце третьих суток обнаружил, что не написал ничего ценного. Главной причиной моей неудачи было то, что впервые в жизни я знал, что должен написать хорошо. Охваченный паникой, я не мог трезво и ясно думать над тем, что пишу и, нервничая все больше и больше, исписал страницы словами, не имеющими никакого смысла. В конце концов я отодвинул от себя пишущую машинку, налил в стакан виски с содовой и стал как неприкаянный кружить по комнате. Часы показывали 7.10. Без всяких раздумий я подошел к телефону и позвонил Еве. С моей души словно свалился груз, когда я услышал родной голос. Я понял, что последние два дня изнывал от желания позвонить Еве. Она была мне необходима как воздух. Я был убежден: Ева скрасит одиночество и поможет обрести веру в себя.
— Привет, — сказал я. — Как себя чувствуешь?
— Хорошо, Клив. А ты?
— Прекрасно. Послушай, Ева, давай пообедаем вместе. Можно сейчас заехать за тобой?
— Нет… нельзя.
Такого ответа я просто не ожидал. Мое настроение сразу испарилось.
— Не говори так. Мы же договорились в прошлый раз.
— Конкретно о каком-то дне недели разговора не было.
— Но я хочу видеть тебя сегодня, — настаивал я, слушая, как кровь больно стучит в висках.
— А я не могу сегодня, Клив. Я занята.
«Неужели эта бессердечная женщина не может хотя бы сказать, что сожалеет, что мы не сможем увидеться?» — подумал я, охваченный злобой на Еву.
— Я должен это понимать так, что тебя уже пригласили обедать?
— Да… если тебе уж так надо все знать.
— Хорошо, хорошо. И все же я настаиваю на встрече. Ты не могла бы отказаться от сделанного тебе кем-то предложения ради меня?
— Нет.
Я уже готов был бросить трубку, но меня остановил страх остаться наедине с самим собой, со своими безрадостными мыслями. Я сделал последнюю попытку уговорить эту несносную женщину.
— А не сможем ли мы встретиться после этого обеда? — В ожидании ответа я думал о том, что совершу что-либо ужасное, если прозвучит и на этот раз: нет.
— Пожалуй, сможем, — неуверенно отозвалась Ева. — Ты действительно хочешь видеть меня?
Опять она мерит меня общим аршином со своими клиентами. Неужели она воображает, что я стал бы унижаться перед ней, если бы у меня не было потребности во встрече.
— Да, очень! — ответил я. — Когда тебе удобнее?
— В 9.30.
— Может быть, ты позвонишь мне, когда будешь свободна и вернешься домой. Я тут же приеду.
— Хорошо.
Я дал ей свой телефон.