На следующее утро я чувствовал себя гораздо увереннее. В девять часов я зашел в банк и обменял на деньги пять стодолларовых дорожных чеков, просто на всякий случай, как говорил я себе. Я предложу ей две сотни и, если она заартачится, подниму до пяти, но я не сомневался, что Рея удовлетворится и этими двумя.
Я вернулся к «бьюику», завел мотор, но тут мои мысли переключились на брата Реи. Что, если он торчит в своей убогой лачуге? Я с силой стиснул руль. Если он дома, я не смогу сделать Рее предложение! При мысли об этом по мне прокатилась волна мучительного разочарования. Я выключил зажигание, вышел из машины и зашагал по улице.
Было еще слишком мало времени. Часы на здании муниципалитета били десять. Я с трудом сдерживал нетерпение. Придется подождать, по крайней мере, до полудня, но и тогда я не буду уверен, что ее брат уйдет на работу. Я шел бесцельно, никого не видя. Мысли о Рее жгли мое воображение. Так я бродил, пока часы не пробили одиннадцать.
К тому времени я готов был лезть на стенку. Зайдя в бар, я заказал двойной скотч со льдом. Виски немного успокоило меня. Я закурил и уже собрался было заказать еще выпивки, когда увидел на другой стороне улицы Фела Моргана, вылезающего из потрепанного «бьюика» образца 1960 года. Я поспешно расплатился и пошел к выходу из бара. Фел неспешно удалялся, сунув руки в карманы джинсов. Грязная белая майка в обтяжку обрисовывала его мощную мускулатуру. Я проследил за ним до склада металлолома. Остановившись, я наблюдал, как он зашел и помахал рукой толстяку в комбинезоне, разрезавшем автогеном покореженный лист металла. С сильно бьющимся сердцем и прерывисто дыша, я устремился к своей машине. Сев за руль, я, как угорелый, рванул с места. Уже через двадцать минут я трясся по грунтовой дороге, ведущей к дому Морганов. Одна мысль сверлила мой мозг: «Пожалуйста, Господи, пусть она будет дома!» Тормозя перед домом, я с облегчением увидел — входная дверь распахнута настежь. Выключив мотор, я остался сидеть в машине, стискивая руль обеими руками, слыша стук собственного сердца и не отрывая взгляда от двери. Я сидел так с минуту или около того, затем, снедаемый сексуальной горячкой, вывалился из машины и пошел к дому по заросшей сорной травой тропинке. Когда я приблизился к открытой двери, на пороге возникла Рея.
Мы остановились, глядя друг на друга.
Она принарядилась со времени нашей последней встречи. Хлопчатобумажное платье, выгодно подчеркивающее все ее достоинства, едва доходило ей до колен. Она была без чулок и босиком. Шею обвивали дешевые синие бусы. Лицо хранило все то же холодное, бесстрастное выражение, зеленые глаза смотрели на мир все так же цинично.
— Привет! — произнесла она своим хрипловатым голосом, от которого по моему телу пробежал трепет. — Чего надо?
Стараясь придать голосу твердость, я ответил:
— Ты знаешь, чего мне надо.
Она бросила на меня изучающий взгляд, потом отступила в сторону.
— Зайди-ка лучше и поговорим об этом.
Я прошел вслед за ней в убогую маленькую комнату. На столе стоял треснувший кофейник и две грязные чашки. Жестяная пепельница, переполненная окурками, дополняла сервировку.
Под моим неотступным взглядом она прошла к поломанному креслу и опустилась в него. Ее платье при этом задралось до самых бедер, а когда Рея закинула нога за ногу, мелькнули голубые трусики.
— Ты, вроде, собирался ждать, пока я приду к тебе?
Она потянулась за пачкой сигарет, лежащей на столе.
— Сколько? — хрипло спросил я. — Брось сигарету. Говори сколько и давай начинать.
Она прикурила сигарету и издевательски усмехнулась.
— Ишь, как тебя скрутило!
Дрожащей рукой я достал из кармана две стодолларовые бумажки и бросил их ей на колени.
— Давай за дело!
Она взяла деньги и посмотрела на них с ничего не выражающим лицом, потом подняла глаза на меня. Я надеялся увидеть в них огонек алчности, на крайний случай удовольствия, но вид холодного лица-маски моментально привел меня в уныние.
— Интересно, за что же это? Две сотни баксов! У тебя не все дома?
Это были самые правдивые слова, которые от нее мне доводилось слышать, но я не обратил на них внимания. Я желал ее со страстью, которая пугала меня, но не мог отступить. Я вытащил остальные три сотни и швырнул ей. Хотя вожделение и толкало меня к ней, я никого так не ненавидел, как ее в этот момент.
— Это больше, чем ты стоишь, но все равно бери, — сказал я грубо. — А теперь давай-ка… Нарочито медленно она сложила пять бумажек и положила их на стол. Откинувшись на спинку кресла и не спуская с меня взгляда, она медленно выпустила дым из тонких ноздрей.
— Было время, когда я ложилась за доллар, — сказала она. — Было время, когда я ложилась за двадцать долларов. Было даже время, когда я ложилась за сто долларов. Когда несколько лет торчишь в камере, есть время подумать. Я знаю, чего хотят мужчины. Я знаю, чего тебе от меня надо, и это у меня есть. Но я также знаю, чего хочу — денег, не сто долларов, и не пятьсот, и даже не пять тысяч. Я хочу настоящих денег! В этой стране водятся старые жирные дураки, сидящие на миллионах. Да, да, я считаю на миллионы. Я найду такого старого жирного дурака и продам свое тело за миллионы, то есть за настоящие деньги, пусть даже это будет не сразу.
Она презрительно указала пальцем на деньги, лежащие на столе.
— Забери их, Дешевка! Я не раздвину ног, пока не найду типа с деньгами, какие мне надо.
Я стоял и молча смотрел на нее, не зная, как поступить.
— Тебе не нужны пятьсот долларов?
— Твои пятьсот долларов — нет!