Казалось, она не слышала моих слов.
— Две недели я торчала взаперти в вонючей конуре. Две недели! Каждую минуту я ждала, что придут копы. Господи! Выпить бы!
Она закрыла лицо руками.
Глядя на нее, я совершенно не испытывал жалости. Я хотел поскорее избавиться от нее, вернуться в Парадиз-Сиди и дожидаться полиции.
— Убирайся! — заорал я на нее. — Ты прогнила насквозь! Не нужна даже такой безмозглой твари, как Призрак! Пошла от меня к черту!
— Один Фел не мог без меня жить. А когда стало горячо, он сбежал. Оказался трусливее зайца.
Она рассмеялась каким-то лающим смехом.
— Что ж, похоже, все кончено. Интересно, каково это быть мертвой?..
Тут я увидел, что она держит в руке мой револьвер.
— Брось его! — заорал я.
— Пока, Дешевка. Придет и твое время!
Я рванулся к ней, но она, отпихнув мою руку, вскинула револьвер и, прижав к виску, нажала на спуск.
Вспышка выстрела ослепила меня, грохот оглушил. Я почувствовал на своем лице что-то липкое и мокрое и, содрогаясь всем телом, вывалился из машины. Я стоял дрожа, промакивая лицо платком, а из открытой дверцы вилась тонкая струйка дыма.
Сержант О'Халлорен сидел за своим столом, катая карандаш по промокашке.
Напротив него, на скамье у стены, сидели пятеро сорванцов из банды Призрака, юнцы в возрасте от десяти до пятнадцати лет, одетые в униформу, состоящую из грязных джинсов и черной рубашки.
Я произвел сенсацию, когда показался на пороге в сопровождении двух патрульных полисменов: это по всему было видно.
В заскорузлом шелковом парике, криво сидящем на голове, заляпанной кровью Реи рубашке, с кровоподтеком на челюсти, нанесенным ретивым полицейским, наручниками, защелкнутыми на кистях рук, сфотографированный, я произвел бы сенсацию где угодно.
Мое появление вызвало оживленное перешептывание среди парнишек, и О'Халлорен, подавшись вперед, рявкнул:
— Молчать, маленькие негодяи, или я сейчас возьмусь за вас!
Мне показалось, что я вернулся по времени назад.
Один из полицейских прошел вперед и начал излагать суть дела. Я улавливал только обрывки его фраз: «Национальное шоссе…», «мгновенная смерть…», «револьвер в руке…» Временами его голос замолкал, пока О'Халлорен все старательно записывал.
Я понимал, что меня принимают за убийцу Реи, и ничего не мог с ним поделать. В течение долгого возвращения в Луисвилл у меня было достаточно времени все обдумать. Самоубийство Реи явилось для меня сильнейшей встряской, вернувшей, как это ни странно, к тому состоянию, в котором я пребывал накануне смерти Джуди. Я вновь стал самим собой и мог спокойно проанализировать свои действия. Моя подсознательная жадность и зависть всегда толкали меня на скользкую дорожку. Именно моя жадность привела к такому трагическому финалу, как смерть Сидни. Из-за патологической жадности я убил Фела Моргана. Я помнил тот момент, когда пальцы легли на спусковой крючок револьвера, нацеленного в голову Реи.
И время возвращения в Луисвилл стало для меня моментом постижения истины.
Наконец О'Халлорен закончил запись и поманил меня к себе. Но я неподвижно стоял до тех пор, пока полицейский не начал толкать меня к столу сержанта.
— Ваше имя? — требовательно спросил О'Халлорен.
— Лоуренс Полторы Тысячи Долларов Карр, — ответил я.
Он подался вперед, его маленькие жесткие глазки раскрылись пошире, затем мне показалось, что он узнал меня.
— Снимите с него этот дурацкий парик, — приказал он полицейскому. Тот моментально выполнил приказание и положил парик на стол перед сержантом.
О'Халлорен некоторое время смотрел на него, потом шумно вздохнул и обратился ко мне: