Некоторые боссы придерживаются твердого правила — никогда не смешивать работу и личную жизнь. Именно к такому типу начальников принадлежал Роджер Эйткен. Лишь после того, как он упал с лестницы перед «Плаза Грилл» и сломал себе ногу, я попал к нему домом и увидел его жену.
До этого случая он меня к себе ни разу не приглашал, и это меня нисколько не беспокоило. По-моему, нет ничего хуже, когда начальник, крупная птица, изображает из себя эдакого отца родного. Если шеф раз в месяц устраивает дома званый ужин для сотрудников, совершенно нестерпимый ужин, на котором все боятся притронуться к рюмке или повысить голос, от такого шефа надо бежать как от чумы — в этом я твердо уверен.
Роджер Эйткен являл собой совершенно противоположный тип босса — это был босс-феодал. Людей он подбирал себе очень тщательно и платил им на четверть больше, чем любое другое рекламное агентство. Примерно неделю он присматривался, подходит человек или нет, и если решал, что нет, невезучим приходилось с треском вылетать вон.
Эйткен возглавлял «Международное Тихоокеанское агентство» — самое большое и лучшее рекламное агентство на всем побережье. Прежде чем попасть туда, я работал в маленьком занюханном рекламном бюро, которое одной ногой стояло в финансовой могиле, а босс его вскоре загремел в дом для неизлечимых алкоголиков. Было это года два назад. Хорошо помню, я сидел за своим столом и ломал голову, как лучше подать рекламу посудомоечной машины — это убогое создание даже не могло счистить с тарелки остатки соуса, — как вдруг мне позвонила секретарша Роджера Эйткена. Она сказала, что Эйткен хочет видеть меня по личному делу и просит зайти к нему в шесть часов.
Я, разумеется, много слышал об Эйткене. Я знал, что он управляет агентством, принадлежащим кучке богатых бизнесменов, и делает это очень здорово. Естественно, я сразу же подумал: а не хочет ли он предложить мне работу? Естественно, я заволновался: работать в «Международном» считалось мечтой для любого рекламщика на побережье.
В шесть часов я как штык стоял в приемной агентства, а ещё через пять минут — перед столом Эйткена, стараясь мужественно выдержать взгляд стальных голубых глаз, который, как нож масло — по-моему, здесь это сравнение уместно, — пронзал меня до самого затылка.
Эйткен был крупный, свыше ста восьмидесяти сантиметров роста мужчина, ширококостный, с живым лицом. Рот его напоминал защелкнутый капкан, агрессивная челюсть — челюсть крупного чиновника. Выглядел он лет на пятьдесят семь и был полноват в талии, но если это и был жирок, то жирок тугой, плотный. Короче говоря, было ясно, что этот человек держит форму.
Секунд десять он пристально рассматривал меня, потом поднялся, вытянул вперед руку и крепко, до боли в косточках, пожал мою.
— Вы Честер Скотт? — требовательно спросил он. Голос его, безусловно, можно было услышать в приемной, не прикладывая ухо к замочной скважине.
Не знаю, за кого ещё он мог меня принять, поскольку, прежде чем добраться до его кабинета, я назвал свое имя по меньшей мере четырем его служащим.
Я сказал, что я — Честер Скотт.
Он открыл лежавшую на столе папку и постучал по ней пальцем:
— Ваша работа?
В папке было около двух десятков вырезок из разных газет и журналов — реклама, сделанная мной за последние четыре-пять месяцев.
Я сказал, что это — моя работа.
Он закрыл папку и начал вышагивать по комнате.
— Не так уж плохо, — заметил он. — Вы могли бы мне подойти. Сколько они вам платят?
Я назвал сумму.