Он огорченно покачал головой.
— Этого он не сказал. Но только не в Сан-Франциско. Завтра с утра туда поездов нет. Может, в Сан-Диего. Последний поезд в Сан-Диего ушел в половине третьего ночи, а первый завтрашний уходит в половине восьмого.
Подумав секунду, я спросил:
— В каком он номере?
Дежурный положил палец на банкнот и начал медленно двигать его к себе.
— В двадцать восьмом, — ответил он. — Но наверх я вас пропустить не могу — нужно снять комнату.
— Двадцать девятый или двадцать седьмой свободны?
Он посмотрел через плечо на висящие за стеклянной дверцей ключи, затем, не убирая палец с банкнота, левой рукой снял с крючка ключ от двадцать девятого номера.
Положив его передо мной, он быстрым движением, как ящерица муху, слизнул десятидолларовый банкнот со стойки.
— Два доллара за ночь, — сказал он. — Не самая плохая комната. У него, во всяком случае, хуже.
Я выудил из бумажника ещё два доллара и взял ключ.
— Если я не встану сам, — велел я, — разбудите меня в половине седьмого.
— Ладно, — кивнул он. — Поднимитесь по лестнице на второй этаж и повернете налево.
В коридоре тускла мерцала лампочка. Ковер на лестнице был чуть толще бумаги, двери щеголяли сбитыми косяками и выцветшей краской. Над лестницей висел слабый запах капустного супа, туалета и немытых тел. Да, отель «Вашингтон» нельзя было отнести к лучшим отелям Палм-Сити.
Пройдя номер двадцать семь, я приостановился у номера двадцать восемь и стал слушать. Все, однако, было тихо, и я прошел дальше, к номеру двадцать девять, сунул ключ в замочную скважину, осторожно его повернул и открыл дверь. Нащупав на стене выключатель, я зажег свет и, стараясь ступать без шума, вошел в комнату. Скорее, это была кроличья клетка. Я закрыл дверь и огляделся.
Я увидел кровать, раковину, ковровую дорожку, два стула.
Над кроватью висела гравюра — женщина с крыльями и куском тюля над толстым задом. Стиснутыми кулаками она колотила в обитую железом дверь. Возможно, она изображала любовь, которую не хотели впускать в дом. Если любовь похожа на эту женщину, вполне понятно, почему двери обиты кованым железом.
Я опустился на кровать.
На моих часах было без десяти три, и я вдруг почувствовал себя совершенно изможденным. Это, беззусловно, была самая насыщенная и тревожная ночь в моей жизни, и ещё неизвестно, чем она кончится.
Меня так и подмывало вытянуть ноги и, не раздеваясь, завалиться спать. Я уже готов был поддаться соблазну, но вдруг услышал легкий звонок: так звякает телефон, когда вы поднимаете трубку. Звук этот раздался в соседней комнате.
Сон как рукой сняло. Я сел на кровати и прислушался.
Человек, поставивший в книге фамилию Тернер, говорил:
— Принесите мне бутылку виски со льдом, и побыстрее.
Пауза. Потом он проворчал:
— Мне плевать. Несите и не рассуждайте, — и повесил трубку.
Несколько секунд я сидел, уставившись в пыльный ковер, потом с усилием поднялся с кровати, на цыпочках подошел к двери, слегка приоткрыл её и выключил свет в своей комнате. Опершись о дверной косяк, я стал ждать.
Прошло минут десять — мне они показались часом. Потом я услышал, как кто-то шаркает ногами по лестнице. Порывшись в бумажнике, я вытащил пять долларов. Эта ночь стоила мне немалых денег, черт возьми, но я все же рассчитывал получить кое-что взамен.
В конце коридора показался дежурный. Он нес поднос с бутылкой виски и жестянкой со льдом. Шел он так, будто вместо ног у него были протезы.
Когда он дотащился до номера двадцать пятого, я вышел в коридор и преградил ему дорогу. Я показал ему пять долларов, потом протянул их ему. А сам взял у него из рук поднос.
Он схватил банкнот так, как голодный тигр хватает кусок мяса, потом тупо посмотрел на меня, перевел взгляд на дверь с табличкой «28» и поплелся назад.