— Да. На свою беду повстречал он эту девицу в серебряном парике. Двадцать лет тюрьмы она ему обеспечила.
— Как так?
— А так. Мы сообщили в полицию Нью-Йорка, что задержали некоего Уилбора, а там обрадовались, как, наверно, обрадовалась бы мать, когда узнала, что нашелся давным-давно потерявшийся сынок. Материалов на Уилбора в нью-йоркской полиции столько, что двадцать лет ему гарантированы.
Я присвистнул.
— Основательно!
— Еще бы. — Хеммонд помолчал, и до меня донеслось его медленное, тяжелое дыхание. — Она спрашивала твой адрес.
— Да? Ну, я не делаю из него секрета. Вы ей сказали?
— Нет, хотя она уверяла, что хочет поблагодарить тебя. Знаешь, Гордон, послушайся моего совета: держись от нее подальше. По-моему, она способна отравить жизнь кому угодно.
Мне не понравились его слова, я не любил, когда меня пытались поучать.
— Разберусь как-нибудь и без посторонней помощи.
— Что ж, желаю успеха, — и Хеммонд повесил трубку.
В тот же вечер, часов около девяти, Римма пришла в бар. На ней была серая юбка и черный свитер, на фоне которого ее серебристые волосы выглядели довольно эффектно. В баре было людно, и Расти, занятый посетителями, не заметил ее прихода.
Римма села за столик поблизости от меня. Я играл этюд Шопена — скорее для собственного удовольствия, поскольку все равно меня никто не слушал.
— Хэлло! — сказал я. — Как рука?
— Ничего. — Она открыла потрепанную сумочку и достала пачку сигарет. — Спасибо за вчерашнее. Вы вели себя геройски.
— Пустяки. Мне нравится вести себя геройски. — Я снял руки с клавиатуры и повернулся к девушке. — Уилбор, как я слыхал, выбывает на двадцать лет.
— Туда ему и дорога! — Римма сделала гримаску. — Надеюсь, теперь-то мы расстанемся с ним навсегда. Он ткнул ножом двух полицейских в Нью-Йорке. Ему еще повезло, что они выжили. Он большой мастер на такие дела.
— Что верно, то верно.
Подошел официант Сэм и вопросительно посмотрел на нее.
— Закажите что-нибудь, — посоветовал я. — Иначе вас выгонят отсюда.
Она удивленно подняла брови.
— Это должна сделать я?
— Для себя. Если вы не в состоянии что-нибудь заказать, вам лучше сюда не приходить.
Римма велела Сэму принести бутылку кока-колы.
Я начал наигрывать мелодию песенки «Тело и душа».
С того дня, как осколок шрапнели врезался мне в физиономию, я утратил всякий интерес не только к своей работе, но и к женщинам. В прежние времена, как и другие студенты, я не прочь был поволочиться за девушками. Но шесть месяцев, проведенных в хирургических палатах, отняли у меня и желание, и способность.
Внезапно я услышал, как Римма тихонько подпевает под мой аккомпанемент, а еще через пять-шесть тактов почувствовал, как у меня по спине побежали мурашки.
Она обладала необыкновенным, хотя и не вполне поставленным голосом. Он был чист, как звонок серебряного колокольчика. До сих пор мне доводилось слышать только хриплые, завывающие голоса эстрадных певичек, да и то в грамзаписи.
Я играл и слушал Римму. Но тут Сэм принес кока-колу, и девушка замолчала. Дождавшись, когда Сэм уйдет, я повернулся и внимательно посмотрел на Римму.
— Кто вас учил петь?