— Ну, то одним, то другим, — пожал я плечами. — Можете считать меня перелетной птицей, мистер Райдер. Позапрошлым вечером я мыл тарелки. А неделю назад мыл машины.
Он снова кивнул:
— Так могу я узнать, почему у вас образовался пятилетний перерыв в биографии?
Я глянул на него и пожал плечами. Отставив кресло, я поднялся:
— Простите, что потратил ваше время, мистер Райдер. Я просто не думал, что это так бросается в глаза. — И я направился к дверям.
— Не спешите, — спокойно сказал Райдер. — Вовсе это не бросается в глаза, просто мой собственный сын вышел пару лет назад, и я помню, как он выглядел, когда появился дома. Он отсидел восемь лет за вооруженное ограбление.
Я задержал руку на дверной ручке и оглянулся на Райдера. С бесстрастным лицом он жестом указал мне, чтобы я сел в кресло.
— Садитесь, мистер Девери. Я пытался как-то помочь ему, но помочь ему было нельзя. Я верю, что следует помогать попавшим в беду людям, если они ведут себя честно.
Я вернулся и сел в кресло:
— Что стало с вашим сыном, мистер Райдер?
— Он мертв. Не прошло и трех месяцев после тюрьмы, как он попытался ограбить банк. Он убил охранника, и полицейские его застрелили. — Райдер хмуро глядел на свою сигарету. — Да, вот так оно и бывает. Виню я во всем только самого себя. Я приложил недостаточно усилий. Всегда существуют две точки зрения, и я не попытался взглянуть на происходящее с точки зрения моего сына.
— Может быть, эти все равно не имело бы значения.
— Может быть... — Улыбка его была печальной. — А вы, мистер Девери, не хотите рассказать мне свою историю?
— Только при условии, что вы не обязаны в нее верить.
— Никто не обязан верить во все, что ему говорят, но послушать-то можно. — Он воткнул сигарету в пепельницу. — Не сделаете ли мне одолжение, мистер Девери? Не повернете ли ключ в двери?
Я недоуменно встал и закрыл дверь на замок. Возвращаясь в кресло, я увидел, что на столе появилась бутылка «Джонни Уокера» и две стопки.
— Не хочу, чтобы Мэйзи зашла и увидела, как мы тут пьянствуем, — подмигнув, сказал мне Райдер. — Дети должны уважать старших.
Он любовно наполнил стопки, пододвинул одну ко мне и поднял другую.
— За юных и невинных. Мы выпили.
— Что ж, мистер Девери, вы собирались рассказать мне...
— Я был, что называется, ассистентом брокера, — начал я. — Я работал на Бартона Шармана, это второй по величине брокерский дом после Меррилла Линча. Меня считали очень перспективным. Я был честолюбив. Потом меня призвали служить во Вьетнаме. Место за мной сохранили, но, когда я вернулся, все пошло по-другому. Во Вьетнаме я встретил других честолюбивых парней, и они научили меня, как по-быстрому делать большие деньги на черном рынке. Мне больше не нравилось зарабатывать доллары для других. Я хотел делать деньги для себя. В обстановке строгой секретности готовилось слияние двух компаний; мне шепнули об этом словечко. Такой шанс выпадает раз в жизни. Я воспользовался деньгами клиента. При моем опыте и положении это было нетрудно. Дело сорвалось в последнюю минуту. Все выплыло наружу, и я получил пять лет. Так уж вышло. Кроме меня, никто не пострадал. В сущности, я сам напросился. Я только и умею, что вести бухгалтерию, но никто и близко не подпустит меня к работе с деньгами; поэтому я берусь за любую работу, которую предлагают.
Райдер наполнил стопки:
— Вы сохранили свое честолюбие, мистер Девери?
— Какой смысл быть честолюбивым, если нельзя работать с финансами? — ответил я. — Нет.., эти пять лет научили меня умерять свои запросы.
— Ваши родители живы?
— Давно умерли.., погибли в авиакатастрофе еще до того, как я попал во Вьетнам. Я совершенно одинок.
— Жена?
— Была, но она не захотела ждать пять лет. Он допил виски и кивнул:
— Вы можете получить эту работу. Зарплата две сотни в неделю. Для человека вроде вас, знавшего другую жизнь, это немного, но я не думаю, что вы собираетесь делать себе здесь карьеру. Назовем это временной работой в ожидании лучших дней.
— Благодарю. Что я должен делать?