В последующие четыре дня я окончательно убедился в том, что совершил ужасную ошибку, оставшись жить во Фри-Пойнте. Я отрезал себя от общества и развлечений, меня мучили скука и одиночество. Очарованный тишиной и покоем этого места, я вначале наивно надеялся, что именно этот прекрасный уголок Земли нашей вдохновит меня на создание романа. Но когда пришло время приняться за работу, я обнаружил, что вдохновения как не бывало и что прелестное местечко — просто глухомань. Я с трудом заставил себя написать переработанный второй вариант сценария. Кэрол выполнила всю необходимую работу, и единственное, что мне оставалось сделать, — просто перепечатать сценарий. Мне ничего не надо было переправлять или добавлять, и все же потребовалась вся моя воля, чтобы заставить себя сесть за машинку. Несколько раз я порывался позвонить машинистке, вызвать ее и попросить допечатать сценарий. Но, в конце концов, я все же напечатал его сам и вручил Бернштейну. Я с нетерпением ждал ответа от Голда. Я решил, если он согласится принять сценарий, просить поручить остальную работу над ним кому-нибудь другому. Я никогда не осмелюсь дать дополнительный диалог, необходимый для постановки фильма. У меня не было ни малейшей надежды, что я смогу имитировать блещущие остроумием диалоги Джона Коулсона. Если я представлю написанный мной диалог, такой проницательный человек, как Голд, сразу же поймет, что не я автор пьесы. Мне не хотелось думать о своем финансовом положении, но дела обстояли так, что тревога за завтрашний день возникала сама собой: от моего капитала почти ничего не осталось. Доходов не было, а долги росли, с каждой неделей становилось все больше и больше. Я ни словом не обмолвился об этом с Кэрол, так как знал, что она тут же вмешается и настоит на том, чтобы расплатиться за меня. Она прекрасно зарабатывала на киностудии, мало тратила на домашние расходы и на туалеты и всю основную сумму вносила в банк. И все же, каковы бы ни были мои недостатки, я твердо решил, что не приму от жены ни доллара.
Пока Кэрол находилась на киностудии, мой день тянулся бесконечно долго. Несколько часов ежедневно я проводил, запершись в библиотеке, и когда одиночество становилось невыносимым, уходил в лес и бродил там, охваченный тяжелой депрессией. Я постоянно думал о Еве и о Джоне Коулсоне. Каждый раз, когда я пытался ввести в сценарий дополнительные диалоги, у меня появлялось такое чувство, что Джон Коулсон сидит рядом и иронически улыбается, наблюдая за моими безуспешными и неумелыми попытками сделать это. Я понимал, что мои ощущения — чистейшей воды абсурд, что я один в комнате и больше никого, но присутствие умершего драматурга было настолько осязаемо, что я цепенел, оглядывался по сторонам, не мог заставить себя сосредоточиться. И еще я целых три дня боролся с желанием позвонить Еве, но на четвертый день, как только Кэрол уехала на студию, я не устоял, уступил своему непреодолимому искушению. Рассела дома не было: заболел один его дальний родственник, и слуга на несколько дней уехал к нему. Я допил кофе, который сам сварил себе и Кэрол, и сидел, прислушиваясь к отдаленному шуму машины, на которой жена уехала в Голливуд. Внезапно я вскочил, словно кто-то подтолкнул меня, отбросил газету. В эту минуту ничто не могло меня остановить, ничто не могло помешать сделать то, чем я жил все эти дни. Я звонил ей. Ева тут же подошла к телефону. Когда я услышал ее голос, кровь горячей волной разлилась по моим жилам, сердце учащенно забилось.
— Как ты поживаешь, Ева?
— Привет, незнакомец, — радостно ответила она. — Где это ты пропадал?
Я не поверил своим ушам: неужели это в самом деле Ева? У нее был такой счастливый голос, что я почувствовал, что в ее жизни произошло какое-то важное и радостное событие. Но, как ни странно, ее приветливость взволновала меня, и где-то в подсознании застряло промелькнувшее: это неспроста.
— Может быть, ты меня с кем-то путаешь? — с издевкой спросил я. — Я — Клив. Тот человек, которого ты не впускаешь в дом, когда он стучит в твою дверь.
Ева рассмеялась. Видите ли, ей было весело. Я вцепился в трубку с такой силой, что пальцы мои побелели.
— Мне кажется, Ева, что ты сыграла со мной дурную шутку. Я тогда заказал завтрак. Ты, по крайней мере, могла бы впустить меня и извиниться.
— А я не хотела завтракать с тобой. Я не позволю ни одному мужчине командовать мной и приказывать мне делать то, что я не хочу. Надеюсь, ты получил хороший урок.
Я заскрипел зубами от злости.
— Это уже не первый урок, который ты преподносишь мне.
Ева снова смеялась.
— А ты, как я вижу, не принимаешь их к сведению.
— По крайней мере, я пытаюсь усваивать их и не повторять прежних ошибок.
— Я еще никогда не встречала человека, от которого было бы так трудно избавиться.
— Значит, ты хочешь отделаться от меня?
— Ты что, только теперь понял это?
Я взорвался.
— Скоро тебе это удастся, но ты еще пожалеешь об этом, — злобно прошипел я.
— Поступай как тебе угодно, — прозвучало в ответ, но без обычного безразличия в голосе.
Это была какая-то новая, неизвестная мне Ева, и мое любопытство пересилила ярость.
— Что с тобой? Может быть, ты получила наследство?
— Нет.
Я ждал какого-то объяснения, но женщина молчала.
— Я приеду к тебе, Ева, — сказал я.
— Сегодня я не могу встретиться с тобой.
— Послушай, Ева, не упрямься, я хочу видеть тебя.
— Можешь не приезжать, меня не будет дома. Запомни, если ты все равно явишься, меня дома не застанешь.
— Куда ты едешь?
— Не твое дело.