— А может, все-таки кончишь трепаться и уберешься отсюда? — Я решил закончить этот разговор. — До совещания осталось десять минут.
Задуматься над словами Джо сразу мне было некогда, но позже я над ними задумался, задумался серьезно. Мысль о том, что она просто продалась Эйткену, казалась отвратительной, но я чувствовал: Джо не ошибся. Она вышла за него замуж из-за денег — никакой другой причины здесь быть не могло.
Часов около трех я позвонил Эйткену. Чувствовал я себя так, будто меня пропустили через бельевой барабан. Заседание правления только что закончилось — мне пришлось изрядно попотеть. Увидев, что Эйткена нет, Темплмен совсем было распоясался и ничего не хотел слушать, но мне удалось поставить его на место, а заодно и остальных директоров. Я получил их согласие по всем важным для Эйткена позициям, и это само по себе было полным триумфом.
Поэтому, как только закончилось заседание, я позвонил Эйткену. Трубку сняли после первого гудка, и женский голос сказал:
— Алло! Кто говорит?
Я сразу понял, что это она, и от звука её голоса у меня захватило дух. Какую-то секунду я не мог произнести ни слова и просто сидел как околдованный, прижав трубку к уху и вслушиваясь в нежное дыхание на другом конце линии.
— Алло! Кто говорит? — повторила она.
— Это Честер Скотт, — выдавил я с трудом. — Я хотел бы поговорить с мистером Эйткеном.
— Мистер Скотт? — переспросила она. — Конечно, разумеется. Он ждет вашего звонка, одну минуточку.
— Как он себя чувствует? — спросил я, чтобы продлить удовольствие: боже, какой мягкий, волнующий голос!
— Спасибо, хорошо. — Особого энтузиазма в её голосе не было. А может, мне просто так казалось? — Доктор им очень доволен, — добавила она, затем щелкнул какой-то рычажок, и через мгновение я разговаривал с Эйткеном.
Глава вторая
1
Около восьми часов я подъехал к «Гейблз».
В дороге меня одолевала одна мысль: увижу ли я её сегодня? Во рту, словно после болезни, было сухо, а сердце билось глухо и неровно.
Я сразу же заметил, что сегодня освещение над садом и бассейном выключено, зато пробел отлично восполняла светившая металлическим светом луна, и вид у виллы был необычайно впечатляющий.
Я оставил машину перед парадным входом, взбежал по лестнице и нажал на кнопку звонка. После обычной паузы дверь, как и вчера, открыл Уоткинс.
— Добрый вечер, сэр, — сказал он. — Сегодня чудесная погода.
— Да, — пробормотал я, проходя за ним в холл. — Как мистер Эйткен?
— Я полагаю, лучшего ожидать трудно. Правда, к вечеру он стал слегка нервничать. Если не возражаете, я попросил бы вас не засиживаться.
— Постараюсь управиться быстро.
— Это было бы очень благоразумно, сэр.
Мы поднялись в лифте. Старик тяжело дышал. Каждый вымученный вдох сопровождался похрустыванием его накрахмаленной манишки.
Эйткен полусидел в своей постели, зубы мертвой хваткой сжимали сигару. На коленях у него лежали какие-то счета, а рядом — карандаш и блокнот. Он был явно утомлен, а при свете лампы на лбу виднелись капли пота. Углы рта чуть провисли вниз, веки отяжелели. Вчера он выглядел гораздо лучше.
— Входите, Скотт, — проворчал он, словно предупреждая меня, что сегодня он не в настроении.
Я подошел к его софе и сел в кресло.
— Как ваша нога? — спросил я, сосредоточив все внимание на своем портфеле.