«Я рассказал ей, что вы убежали из армии...» Я ехал по автостраде, соединявшей Милан с Сесто-Календо, и перебирал в памяти события прошлых лет. Вспоминал, как я оказался в Италии.
Мне никогда не забыть день — двадцать третье апреля тысяча девятьсот сорок пятого года. Через два дня после освобождения Болоньи, когда американские и британские войска заняли плацдарм в долине По, началось настоящее мародерство.
Моя часть, около ста пятидесяти человек, была отведена за линию боев для перегруппировки. Мы заняли крошечную деревушку на берегу Рено примерно в двадцати километрах от Прадуро-Сассо.
Тогда большинство из нас считали, что через несколько дней закончится война. В боях, в которых была задействована моя часть, нас изрядно потрепали, и мы мечтали об отдыхе, и перегруппировка войск как нельзя была кстати.
В этот похожий на другие дни день я вместе с двумя сержантами купался в реке, когда лейтенант Ролинс спустился на берег и помахал нам рукой.
Мы любили Ролинса, большого, сильного весельчака. Он, хотя и держал нас в строгости, но временами проявлял прямо-таки трогательную заботу о каждом, а в тяжелых боях всегда шел впереди на три прыжка и никогда не оглядывался назад, пошли ли мы за ним, он был уверен, что мы никогда не подведем его. У нас за плечами было шесть месяцев тяжелых боев за хребты Италии, пройденных с ним вместе, и, конечно, он устал и был вымотан не меньше нашего.
Я подплыл к берегу и, нащупав ногами дно, встал, стряхивая стекающую с волос воду.
— Извините, наверное, я нарушаю ваши планы, сержант, — сказал он с иронией, — но вы мне нужны. Предстоит интересное дельце!
— Это хорошо, лейтенант, — ответил я и начал карабкаться на берег.
Он нагнулся и подал мне руку: в Ролинсе не было никакого офицерского чванства, он обладал редким талантом общаться со всеми как с равными, тонко соблюдая при этом определенную дистанцию.
— Одевайтесь, сержант, — сказал он. — Мы с вами отправляемся в штаб-квартиру.
Пока я вытирался и одевался, он прилег на траву и натянул на глаза кепи.
— Вы говорите по-итальянски, не так ли?
— Да, сэр.
— Хорошо?
— Как и по-английски. Ребенком десять лет жил во Флоренции.
— Как это случилось? — спросил он, с интересом взглянув на меня из-под кепи.
— Я родился во Флоренции. Мой отец был художником, не самым крупным, но достаточно известным. Когда мне было десять лет, умер его брат и оставил ему дом в Кармеле, штат Калифорния. Мы оставили Флоренцию и поселились в Кармеле, но итальянский я никогда не забывал!
Он кивнул:
— Хорошо знаете Флоренцию?
— Я жил там два года в тридцать четвертом. Изучал архитектуру. Да, пожалуй, я знаю ее достаточно хорошо.
— А как насчет Рима и Венеции?
— И там не потеряюсь. А в чем дело, лейтенант? Он щелчком сбросил сигарету в реку.
— Умеете водить машину?
— Да, я уже несколько лет вожу машину.
— Как вы думаете, вы смогли бы работать гидом? Вы сможете отвечать достаточно квалифицированно на самые разные вопросы, связанные с искусством и историей?
— Думаю, справился бы с этим, — ответил я, недоумевая, о каком задании он мне говорит. — Я наизусть знаю весь путеводитель по Италии и уверен, что гиду большего знать и не надо.
— Ну, пока все, — сказал, поднимаясь, Ролинс.