По-видимому, мои слова выбили его из колеи. Я почувствовал в голосе Чалмерса некоторое колебание, когда он снова заговорил.
— Что вы намерены предпринять дальше, Доусон?
— Попытаюсь составить список знакомых Элен. К этой работе я подключил одно частное сыскное бюро. Карлотти работает по тому же плану. Он вбил себе в голову, что у вашей дочери было немало приятелей.
— Если только он ищет повод раздуть скандал, я ему дам жизни! — взорвался Чалмерс. — Продолжайте держать меня в курсе дела. Я хочу знать обо всем, что вы предпримете… понимаете?
Я ответил, что все понимаю.
— Поговорите с этим проклятым коронером. Он обещал мне замять дело о беременности. Я не хочу, чтобы об этом трепали во всех газетах. Нажмите на него, Доусон. Нагоните на него страха.
— Боюсь, мистер Чалмерс, если он убедится, что это убийство, мы ничего не сможем сделать.
— Не надо меня учить, что мы сможем сделать, а что нет! Поговорите просто с этим бараном и завтра же, в это время, позвоните мне… Я обещал все выполнить и повесил трубку. Потом вызвал к аппарату коронера Малетти. Ему я сообщил, что только что разговаривал с мистером Чалмерсом. Мистер Чалмерс просил меня узнать, осталась ли в силе его договоренность с коронером. Малетти был слаще меда. Он просил передать, что, если никаких дополнительных сведений обнаружено не будет, у мистера Чалмерса нет оснований беспокоиться насчет заключения экспертизы.
— Мне думается, что причины для беспокойства будут у вас, если заключение будет не таким, каким его хотел бы видеть мистер Чалмерс, — сказал я довольно нагло и повесил трубку.
Наступила ночь. В окно барабанил дождь. Я решил, что сейчас самое подходящее время прогуляться на виллу Палестро, и пошел в спальню за своим плащом.
III
Я оставил машину на автостраде и пешком двинулся на виа Паоло Веронезе. Когда я дошел до кованых чугунных ворот в высокой каменной стене, окружающей парк, дождь усилился. Длинная улица была совершенно пустынна.
Я толкнул половинку ворот и двинулся по подъездной дороге между шпалерами кипарисов и цветущих кустов. Я шел, втянув голову и сутулясь, чтобы дождь не слишком лил за воротник. Ярдов через пятьдесят дорожка поворачивала, и за поворотом можно было увидеть саму виллу — небольшое трехэтажное здание с флорентийской крышей, белыми оштукатуренными стенами и большими окнами. Окна одной из комнат первого этажа светились, остальные были темными.
Перед домом раскинулась хорошо ухоженная лужайка, по которой я не осмелился идти, предпочитая обойти ее кругом, под прикрытием кустарников. Таким образом я сумел подойти к открытому окну. Шторы не были опущены, так что я ясно видел внутренность помещения. Это был просторный салон, обставленный, насколько я мог судить, в современном стиле. Около стола стояла молодая женщина и рылась в черной вечерней сумочке.
Я решил, что это и есть Мира Зетти. Надо сказать, что на нее стоило посмотреть. Высокая, стройная, с густыми каштановыми волосами, ниспадающими на плечи. На ней было облегающее вечернее платье из белого атласа, заканчивающееся на подоле пышной оборкой. На вид ей было лет 25 — 26.
Закончив инспекцию своей сумочки, она взяла со стола норковую накидку и небрежным жестом набросила себе на плечи. Остановившись на мгновение, закурила сигарету, легким шагом подошла к выключателю и погасила свет в комнате. Теперь в темном стекле я видел лишь отражение быстролетящих дождевых туч и верхушек кипарисов. Я ждал.
Через несколько минут открылась входная дверь и женская фигурка выпорхнула на крыльцо. Прячась под большим зонтом, она побежала к гаражу. Через распахнутые двери я видел белый с зеленым «кадиллак» длиной с троллейбус. Женщина села в машину, оставив раскрытый зонтик у стены. Заурчал мотор. Машина проехала в десяти метрах от того места, где я притаился. Фары осветили желтым светом падающие капли дождя, мокрые кусты и траву. Вот машина остановилась в конце аллеи, и наступила тишина. Женщина, по всей видимости, раскрывала ворота. Затем снова заурчал мотор. Шум его постепенно ослабевал.
«Кадиллак» уехал.
Я ждал, не спуская глаз с темной виллы, ждал терпеливо, боясь пошевелиться. Нигде не было видно даже слабого света, и я решил, что самое время произвести небольшую рекогносцировку. Подняв повыше воротник плаща, я обошел виллу со всех сторон. Одно из окон первого этажа не было закрыто. Я толкнул его и осветил помещение карманным фонариком. Это была небольшая, хорошо оборудованная кухня.
Я влез на подоконник, бесшумно спрыгнул на пол, прикрыл за собой окно и прошел из кухни в коридор, а оттуда в холл. Слева широкая лестница вела на второй этаж, где, как я предполагал, находилась спальня. Я поднялся до площадки, на которую выходили четыре двери. Осторожно нажав на ручку крайней справа двери, я толкнул ее вперед и заглянул внутрь. Видимо, это была комната Миры. Там была роскошная кровать под красным балдахином. Стены обтянуты жемчужно-серым атласом. Мебель покрашена под серебро, ковер кроваво-красный. Такая вот комната. Я осмотрелся по сторонам, но не нашел ничего для себя интересного. На туалетном столике стояла большая шкатулка с драгоценностями, которая привела бы в восторг любого грабителя, но меня оставила совершенно равнодушным. Единственное, что я понял, что у этой Миры денег куры не клюют.
И только в четвертой комнате, бывшей, как я понял, запасной спальней, мне удалось найти то, что я смутно надеялся обнаружить.
Около стены стояли два чемодана… Один из них был раскрыт, и в нем я обнаружил три своих костюма, три бутылки моего любимого сорта виски и мой серебряный портсигар. Во втором чемодане тоже было все, что похищено из моей квартиры. Все, за исключением кинокамеры Элен.
Я не успел обдумать значение сделанного открытия — с первого этажа донесся звук, от которого у меня чуть сердце из груди не выскочило. Я понял ощущения спортсмена, который в африканском вельде охотится на какую-нибудь безобидную антилопу и вдруг видит, что из зарослей на него прет разъяренный носорог.
В тишине виллы шум снизу прогремел, как землетрясение. На самом деле просто хлопнула об стену распахнутая ударом дверь. Затем мужской голос прорычал:
— Мира!
От этого рева у меня волосы дыбом встали. Еще один удар потряс дом — тип внизу захлопнул дверь. И снова заорал во всю свою луженую глотку:
— Мира!