Она кивнула и отвернулась к плите. Я хотел пойти и обнять ее, но по застывшей спине Люси не чувствовалось, что она одобрит мой порыв.
Все уладится, сказал я себе. Должно уладиться.
После душа я надел чистые рубашку и брюки.
Мы пообедали. Жаркое удалось, но я ел без аппетита. Она — тоже.
— С движущимися мишенями у него ничего не выходит.
Только чудом я смогу научить стрелять этого сукиного сына.
Она ничего не ответила.
— Его отец приезжает послезавтра, чтобы узнать, как идут дела.
Люси подняла голову, ее глаза широко раскрылись.
— Правда?
— Да. Лучше бы я не брался за эту работу, Люси.
— У тебя еще есть время, — она положила вилку на тарелку. — Нельзя получить такие деньги, не отработав их. Это же твои слова, не так ли?
— Это верно.
Мы помолчали.
— Забыла сказать тебе. Приезжал полковник Форсайт. Я объяснила ему, что школа закрыта.
— Он не возмущался? — плевать я хотел в тот момент на полковника Форсайта и остальных моих бывших клиентов.
— Нет.
Вновь долгая пауза.
— От такой жары и есть не хочется, — я отодвинул тарелку.
Люси вообще едва притронулась к жаркому.
Не глядя на меня, она встала из-за стола и вышла на веранду. По привычке я включил телевизор. Блондинка с огромным, как корзина, ртом, пела о любви. Я выключил телевизор.
Через открытое окно я увидел Люси, идущую к пляжу. После короткого колебания я последовал за ней.
Бок о бок, молча, мы шли по пустынному берегу.
Потом я взял ее за руку.
На следующий день, когда подошло время ленча, я уже понял, что чуда не произойдет.
Три часа Тимотео стрелял по движущимся банкам и не попал ни в одну. Он старался, но его рефлексы словно парализовало. Он не смог поразить ни одной банки, даже когда я снизил скорость их движения.
Наконец, я взял ружье из его потных рук.
— Присядь, Тим. Давай поговорим.
Он стоял, понурив голову, его лицо посерело, осунулось. Выглядел он, как бык с пиками в холке, ожидающий последнего удара матадора.
— Тим! — рявкнул я. — Сядь! Я хочу поговорить с тобой!