Корридон устал. Он мало спал предыдущую ночь и теперь позевывал, вспоминая события прошедшего дня. Тяжело повалившись на кровать, он не спеша закурил. Семьсот пятьдесят фунтов! Даже сейчас он улыбнулся, вспомнив удивленные глаза кассира в банке.
Обзаведясь новенькой чековой книжкой, он отправился в больницу на Кенсингтон-авеню, где встретился с хирургом, который лечил его после застенков гестапо. Хирург отлично отремонтировал его тогда. Потом поговорил и об Эффи.
— Меня не смущают расходы, док. Только вы сами займитесь этим делом.
И врач назначил день, когда сможет принять Эффи. Заранее радуясь, он позвонил девушке, сообщил о дне приема и быстро положил трубку, чтобы не слышать слов благодарности.
Он нанес ещё два визита. Один в Уайт-Чепель, другой — на Гэлхэм Биг-стрит. Два пакетика, привезенные им из Америки и старательно зашитые в подкладку пиджака, после этих визитов сменили хозяина.
Неплохой в целом день. Растянувшись на кровати и устремив взгляд в потолок, он чувствовал себя превосходно. В комнате было тихо. Сейчас сюда не проникал ни один звук. Толстые стальные решетки на окнах действовали успокаивающе. У него возникло чувство отрешенности от прочего мира, и это не угнетало его. Лежа на кровати, он думал о Жанне и представлял её, стоящую у камина, с руками в карманах брюк и каменным лицом. Ему интересно было узнать, что она делает сейчас. Завтра вечером он встретит её в «Домино-клубе» и объявит, что раздумал заниматься их делом. Нетрудно представить реакцию на это сообщение. Презрение и злость будут пылать в её глазах, а Ренлинг посмотрит на него единственным оком и смущенно отведет взгляд, словно обнаружив вдруг, что товарищ его предал. А Жан выхватит из кармана маузер.
Губы Корридона искривились. Он посоветует им подать на него жалобу. В любом случае они ничего не смогут с ним сделать.
Тут он вспомнил о конверте Ренлинга. Интересно, что он там написал? В конверте лежало несколько листочков. Текст был аккуратно отпечатан на машинке. Он принялся за чтение. Мэллори... Имя, которое ничего не говорит. Если он и ознакомится с информацией на этих бумажках, то только потому, что ему сейчас нечего делать.
«Брайан Мэллори. Родился 4 февраля 1916 года. Приметы: рост 185, вес 85 кг. Шатен. Особые приметы: последствие побега из лагеря военнопленных — голос тихий и прерывистый. Громко говорить или кричать не может, но произношение отличное. Глаза орехового цвета. Кожа светлая.
Другие особенности: в гневе ударяет кулаком по левой руке, словно хочет что-то раздавить. Когда доволен, очень быстро потирает одну руку о другую. Держит сигарету между средним и указательным пальцами. Обычно зажигает спичку о ноготь большого пальца. Смеется и улыбается редко...» Корридон издал нетерпеливое рычание, перелистал несколько страничек и принялся читать выборочно.
«Родители: сведений нет. Единственная известная родственница — мисс Хильда Мэллори, проживает на Дел-Вандовер. Тетка. Воспитывала Мэллори с четырех лет — после смерти матери. Брайан в ссоре со своим отцом, они очень редко виделись. Тем не менее, умирая, отец оставил сыну весьма солидное состояние...» Корридон зевнул. Эта информация была ему совершенно не нужна и, несмотря на то, что оставалось прочитать совсем немного, он скомкал листки и бросил их в угол комнаты.
Прошло несколько минут, он не шевелился и ровно дышал. Жесткое выражение постепенно исчезало с его лица. Его мозг недолго колебался между бодрствованием и глубоким сном.
Ему снилось, что Мария Гауптман сидит в ногах его кровати со сложенными тонкими белыми руками и окровавленным лицом. Таким оно было, когда она свалилась ему под ноги, сраженная пулей. Казалось, она хочет что-то сказать, но у неё не было рта, ничего, кроме двух глаз, стеклянно глядевших поверх черной дыры, в которой блестели зубы. Но он знал, что она хочет что-то сказать...
Это снилось ему не в первый раз, и он был уверен, что Мария хочет сообщить ему нечто важное, но никогда ей это не удавалось. Она просто садилась к нему на кровать и отказывалась уходить.
Стук во входную дверь разбудил его. Корридон поднял голову от подушки и вначале решил, что скрипнул зубами во сне, но все же прислушался. Прошла минута, и стук повторился. Он вскочил с кровати и прошел в гостиную, не зажигая света отдернул занавеску и посмотрел в окно.
Жанна стояла в лунном свете все в том же свитере и черных брюках, с непокрытой головой, руки в карманах, сигарета в зубах. Он несколько секунд рассматривал её, потом спустился по ступенькам и отпер дверь. Ему было интересно, что привело её сюда в такой час, и когда он заговорил, в голосе его не было и намека на недовольство:
— Входите. Вы одна?
— Да, — ответила она, проходя в маленький вестибюль.
— Прямо, и наверх, — сказал он, убедившись, что Жан и Ренлинг не прячутся в тени.
Она молча пошла по лестнице, и он последовал за ней, наблюдая её угловатые движения. Она вошла в гостиную, остановилась у камина и повернулась лицом к Корридону.
Он сделал несколько шагов и тоже остановился.
— Чего ради вы надумали прийти сюда? — спросил он, проведя рукой по глазам. — Я собираюсь как следует выспаться, мало спал прошлой ночью.
Она отвела взгляд и принялась внимательно рассматривать комнату. Неприкрытая убогость обстановки произвела свое впечатление. Корридон понимающе усмехнулся.
— Выпьете стаканчик? — спросил он, доставая из шкафа бутылку и стаканы. — Как ни странно, в этой дыре можно найти даже вермут. — Ее молчаливое присутствие выводило Корридона из равновесия. Пока он готовил коктейль, Жанна молча стояла у камина: настороженная, неподвижная. Он поставил перед ней на столик стакан.
— Садитесь и будьте как дома. Здесь не слишком комфортабельно, но в свое время я не нашел ничего лучшего. — Он опустился в кресло, и оно затрещало под его тяжестью. — Ваше здоровье!
Отпив немного, он нахмурился.
— Почему вы не пьете?
Жанна не шевелилась, казалось, она даже не заметила стакана.
— Это в ваших обычаях обещать и не выполнять обещания? — резко спросила она.
Он не ожидал такого прямого удара. На мгновение опешил, но быстро пришел в себя и ответил, смеясь: