— Ладно, ладно. Я пошутил. Хотя согласен, шутка не удалась. Я вижу, путешествие ничуть не исправило твой чудный характер.
— Мой характер таков, каков есть. Шути с теми, кому это нравится. А мне это совсем не по вкусу.
Наступило неловкое молчание, потом Цани заговорил снова:
— Как твои делишки. На мази?
— Помаленьку... — неохотно ответил Корридон. — Меня никто не спрашивал?
— Нет. Ты отсутствовал слишком долго. Народ быстро забывает своих героев, — ответил Цани, с любопытством разглядывая Корридона. — Что ты намереваешься делать сейчас?
— Это мое дело. Чем меньше ты будешь знать, тем меньше расскажешь своим приятелям-фликам. Кстати, ты не видел Роулинга? Он не справлялся обо мне?
— Он часто сюда заходит, — ответил Цани, пожимая жирными плечами, как бы извиняясь, — но никогда не заговаривал о тебе. Он быстро пошел в гору после твоего отъезда. Он теперь старший инспектор, имей в виду.
Значит, это не полиция. Если бы она интересовалась им, то сперва обратились бы с расспросами к Цани, который был одновременно и кроликом и борзой, охотящейся на кроликов. Мало кто знал, что Цани — осведомитель полиции, но для Корридона это обстоятельство давно не было секретом. Он частенько использовал его осведомленность в своих целях, чтобы избежать возможных неприятностей.
— Кто-то интересуется мною, — небрежно бросил Корридон. — За мной следили сегодня весь день.
— Ты ведь не станешь из-за этого биться головой о стенку. Гестапо охотилось за тобой в течение двух лет, но им так и не удалось поговорить с Корридоном с глазу на глаз.
— Нет, один раз меня все же поймали, — возразил Корридон, и лицо его потемнело. — Но меня сейчас интересует другое — кто?.. У тебя по этому поводу нет никаких соображений?
— У меня?! При чем тут я? Я ничего не слышал и не знаю.
Корридон пытливо посмотрел в карие глаза мулата, пожал плечами.
— Ладно... Я ничего тебе не говорил. Сам выберусь из этого... — Он допил виски, заплатил и оттолкнул табурет. — Я задержусь здесь ненадолго... На улице сыро.
— Чувствуй себя, как дома. Может, тебе нужна девушка?
— Это уже мне не по зубам, — цинично ухмыльнулся Корридон. — И потом, твои девушки... Я их слишком хорошо знаю. Нет, они меня не интересуют.
Медленно, как бы нехотя, он отошел от бара и остановился возле пианино. Он чувствовал, что его по-прежнему пристально разглядывают.
— Салют, Макс, — приветствовал он пианиста. Тот продолжал играть и, не разжимая губ, ответил:
— Салют!
Корридон не спускал глаз с бегающих пальцев музыканта, лицо его выражало вежливый интерес. Со стороны можно было подумать, что его заинтересовала игра.
— Ты что-нибудь знаешь, Макс?
Вместо ответа тот принялся наигрывать «День и ночь». Его тонкое лицо пришло в движение, словно пробужденное страстной мелодией.
— Тобой интересовалась одна курочка, — произнес он, все так же не шевеля губами. — Она как-то вечером приходила с Креем. Дня три назад.
Корридон, не отрывая взгляда от пальцев пианиста, сбросил на пол пепел сигареты.
— Кто она?
— Не знаю. Похожа на иностранку. Молодая, темноволосая. Зовут Жанна. Мне кажется, она у Крея в печенках сидит...
— Чего она хотела?
— Спросила, где ты живешь и вернулся ли в наши края. Я ответил «не знаю» на оба вопроса.
Корридон кивнул.