Я поставил поднос и вытянулся.
Он подошел, оглядел содержимое подноса, опрокинул в рот виски, стоявшее на подносе, и подошел к окну.
— Приготовьте ванну, сержант.
— Да, сэр.
Я наполнил ванну, проверил температуру, добавил еще чуть-чуть холодной воды, рассудив, что к тому времени, когда он допьет виски, вода будет в самый раз, и возвратился в спальню.
— Какие планы на сегодня?
Генерал уже прикончил виски и держал в руке пустой стакан, словно не знал, что с ним делать.
— Вы хотели утром посмотреть галерею Уффици и Палаццо-Веккио, — сказал я, — а после полудня — дворец Питти и Пьяццале Микеланджело.
Он насупился:
— Мы это обсуждали?
— Да, сэр.
Он взъерошил волосы, поставил бокал и подошел к тумбочке.
— У меня есть предложение получше, — сказал он. — Вот, взгляните сюда. — Он протянул мне почтовые открытки с видами кафедрального собора, Баптистерия и капеллы Медичи, которые купил накануне вечером. — Я не знаю, откуда они здесь взялись, — сказал он. — Может быть, управляющий отелем оставил их, хотелось бы посмотреть то, что на них изображено.
Я посмотрел на него, а он внимательно и серьезно смотрел на меня.
— Собор выглядит колоссально, — продолжал он. — Думаю, мы могли бы осмотреть его первым. Посмотрите на эту башню. Кстати, как она называется?
— Колокольня, сэр.
Он сел на кровать и стал тереть ладонями глаза.
— Да. Ну что ж, давайте осмотрим собор. Вы не забыли, сержант, что в ваши обязанности входит сопровождать меня в качестве гида? Впрочем, я мог бы вам этого и не говорить. Взгляните на эту штучку Медичи. Видели ли вы что-нибудь подобное? Я не видел. Может быть, завтра мы отправимся в эту вашу галерею.
Я хотел было что-то сказать, но вовремя спохватился.
— Ровно в десять ноль-ноль возле конторки портье, сержант.
— Да, сэр.
Я повернулся кругом, решительно направился к двери, открыл ее и вышел. Спустившись в ресторан, позавтракал, и все время, пока я старательно уплетал рулеты с маслом и мармеладом, недоумение не покидало меня.
Блефовал ли он в надежде, что я стану возражать и дам ему повод загнать меня под арест, или и впрямь забыл, где был вчера вечером? Если забыл, значит, он действительно серьезно болен, и я опять вспомнил, что лейтенант Ролинс сказал: у него был отпуск по болезни. Если забыл, значит, генерал в очень плохом состоянии. С такой памятью он мог бы посещать собор, Баптистерий и капеллу Медичи до самого конца своей жизни, пока его там и не похоронят! Многие из парней, прошедших войну, теряли рассудок. Такую психическую травму, полученную в ходе сражений, называют контузией или чем-то в этом роде. Некоторые из них в прямом смысле свихнулись. Я встречал таких ребят и мог наблюдать то, что с ними творилось. Может быть, генерал тоже малость свихнулся?
Я решил понаблюдать за ним пару дней, а потом, если он будет поступать так же странно, позвонить майору Кею и спросить его, как лучше действовать.
Это была разумная мысль, но все же мне хотелось, чтобы я оказался не прав и звонить никуда не потребовалось бы! С другой стороны, мне вовсе не улыбалось снова попасть в тиски его рук, как это случилось накануне. И рисковать своей шеей мне тоже не хотелось: вовсе небезопасно для сержанта звонить майору и докладывать, что их генерал свихнулся!
Когда ровно в девять я вышел из бара, генерал уже стоял у конторки портье.
— Отправляемся в кафедральный собор, — сказал он. — Швейцар в холле сказал мне, что это место необходимо осмотреть. Вы должны были это знать, сержант.
— Да, сэр.
Генерал вышел из отеля и осмотрел автомобиль. Мазнул носовым платком по распределителю зажигания. За полчаса до этого я собственным платком прошелся по каждой трубке, по каждому проводку, по каждому соединению и знал, что при всем желании он не смог бы найти ни единого пятнышка масла. И он не нашел.
Он проверил все внутри машины и, не сумев найти никакого повода для выражения неудовольствия, занял, наконец, свое место.