— Не совсем так, — возразил Мэттисон. — Она для нас как дочь. Если с тобой что-нибудь произойдет, то она перейдет жить к нам… Но, постой, к чему ты затеял этот разговор?
— А вот я прекрасно его понимаю, — вмешалась Элен Мэттисон. — Всякое может случиться, и мне понятна озабоченность Джеффа. — Она улыбнулась мне: — Не беспокойся, Джефф, мы обещаем тебе позаботиться о ней.
Возвращаясь домой, я впервые с того дня, как Римма начала меня шантажировать, почувствовал на душе какую-то легкость.
На следующее утро я приехал в санаторий, и доктор Циммерман сообщил мне, что Сарита продолжает поправляться.
— Не будем строить иллюзий, мистер Холлидей, но есть какая-то вероятность — повторяю, какая-то, — что мы вернем нашей больной способность двигаться.
Он проводил меня к Сарите. Как и в прошлый раз, она показалась мне очень бледной и маленькой. Она была в сознании и узнала меня, но из-за крайней слабости говорить не могла.
Мне разрешили минуты две постоять возле нее. Я смотрел на жену и с болью в сердце сознавал, что нет для меня на свете ничего дороже ее.
Все воскресенье и понедельник мы с Джеком провели на строительной площадке. Рабочие наткнулись на плывуны, и нам с большим трудом удалось справиться с ними только во вторник к вечеру. В среду и четверг мы трудились в конторе — накопилось много канцелярской работы. Каждый вечер я ездил в санаторий, чтобы обменяться с Саритой улыбками. Она по-прежнему не могла разговаривать, хотя и узнавала меня.
В пятницу часов в десять утра (в тот день я должен был перевести Римме деньги) мне позвонил Циммерман. В санаторий приехал Гудиер, и они только что осмотрели Сариту.
— Тянуть нет смысла, мистер Холлидей. Завтра операция.
Вечером я, по обыкновению, приехал навестить Сариту, к моей радости, она впервые смогла произнести несколько слов.
— Завтра тебя полностью отремонтируют, любимая, — пошутил я. — Скоро ты поправишься совсем.
— Да, Джефф… Я так хочу домой.
На обратном пути мне пришло в голову, что теперь-то Римма уже знает, что я не перевел ей деньги. Скорее всего, она переждет день-другой, а потом начнет действовать. Впрочем, в те минуты меня заботило совсем другое, мне было не до Риммы.
Операция началась на следующий день в одиннадцать утра и продолжалась четыре часа. Мы с Элен Мэттисон молча сидели в приемной. Время от времени она ободряюще улыбалась мне и тихонько гладила по руке.
Вскоре после двух часов в приемную вошла няня и сказала, что мне звонят из конторы. Операция, добавила она, заканчивается, все станет известно примерно через полчаса.
Телефон находился в конце коридора. Звонила Клара.
— Пожалуйста, извините, мистер Холлидей, но тут пришел инспектор уголовной полиции сержант Кэйри. Он хочет видеть вас.
Вряд ли нужно описывать, что я почувствовал, выслушав это известие.
— Пусть он подождет, — собравшись с силами, ответил я. — Операция закончится через полчаса. Я не смогу приехать в контору раньше пяти. Что ему нужно?
Я хорошо знал, что ему нужно. Значит, Римма уже побывала в полиции.
— Подождите, пожалуйста, у телефона, мистер Холлидей. Я сейчас спрошу у него… В голосе Клары звучала растерянность.
Прошло несколько минут, затем чей-то мужской голос сказал:
— Говорит инспектор Кэйри из полиции города Санта-Барбара. Мне нужно как можно скорее увидеться с вами.
— В чем, собственно, дело?
— Это не телефонный разговор.
— Тогда вам придется подождать до пяти, — сухо ответил и повесил трубку.
В коридоре появился Циммерман. Он улыбался.
— Доктор Гудиер сейчас выйдет. Хорошие новости, мистер Холлидей! Операция, по нашему мнению, прошла успешно. Если не произойдет ничего из ряда вон выходящего, через несколько месяцев ваша жена снова будет ходить.
Еще с полчаса Циммерман и Гудиер обсуждали всякого рода медицинские детали, а я, слушая врачей и обращаясь к ним с кое-какими вопросами, не переставал думать о визите сержанта Кэйри. По словам Гудиера, я смогу увидеть Сариту только дня через два, не раньше. Через два дня… За это время, по всей вероятности, я окажусь в тюрьме!