— Вы же сами прекрасно знаете, что он всегда здесь. А вот вас я не видела целую вечность. Вы были в отпуске?
— Отпуск? Я не припоминаю, что означает это слово. Нет, конечно, нет. Но я почувствовал бы себя счастливым, если бы под Рождество меня не отправили куда-нибудь к черту на рога. А вы?
— Я еду отдыхать в сентябре. Забронировала себе место на теплоходе, совершающем круиз по греческим островам. Пока, Тим!
Она одарила его еще одной ослепительной улыбкой и продолжила путь. О'Халлаген вздохнул и отбросил фривольные мысли, вспоминая о цели своего визита. Он направился к двери с надписью на табличке: «Центральное разведывательное управление. Шеф отделения Джон Дорн».
О'Халлаген улыбнулся, увидев свежую позолоту на буквах, и склонил голову в почтительном восхищении.
— Он все-таки добился своего, — прошептал он. А ведь еще совсем недавно в отделении заключались пари относительно судьбы Дорна. Отправят ли его в Вашингтон в отставку или сделают шефом? Некто Тарлей Барелли в прошлом году перебил у него директорское кресло. Но очень быстро он перебрался поближе к Капитолийскому холму. И у Дорна вновь появились шансы занять это место, несмотря на свои шестьдесят лет. О'Халлаген давно знал его и восхищался своим шефом. Для него это был человек, умеющий рисковать, не теряющийся в любой обстановке и умеющий далеко видеть. Другими словами — настоящий шеф.
Капитан постучал в дверь и вошел в прекрасно обставленный кабинет, где, сидя за огромным столом, работал Джон Дорн.
Небольшого роста, в очках без оправы, Дорн внешне не производил сильного впечатления. Всегда с иголочки одетый, он скорее походил на преуспевающего банкира, чем на разведчика. Увидев входящего О'Халлагена, он повернул голову и посмотрел на того поверх стекол очков.
— В чем дело, Тим? Я вас не видел целую вечность. Интересное дело?
О'Халлаген, не выпуская ручки двери, показал свои золотые зубы в ослепительной улыбке.
— Поздравляю!
— Благодарю, — Дорн холодно улыбнулся. — Закройте дверь и садитесь. Судьба улыбается тем, кто вовремя ставит на верную карту.
— Попробую запомнить.
О'Халлаген снял фуражку и сел на один из стоящих возле стола стульев.
— У меня были все шансы получить отставку, — продолжал Дорн конфиденциально, как будто говорил сам с собой. — Тогда на сцене появился Барелли, и все изменилось. Иногда все же выпадает счастливая карта. Впрочем, вернемся к вашему визиту. Чем я могу вам помочь?
О'Халлаген достал из дипломата досье и положил к себе на колени.
— Сегодня утром я получил ноту из Управления французской безопасности. И, думаю, она вас заинтересует.
— Я вас слушаю, — сказал Дорн.
— Позавчера, четвертого июля, водитель, парковавший свою машину на набережной Турнель, заметил женщину, лежавшую на земле возле стены. Он подозвал полицейского. Женщина находилась в состоянии комы. Полицейский вызвал скорую помощь, и женщину доставили в больницу Сан-Лазар. Там, к сожалению, не оказалось мест. В карманах пострадавшей не было никаких документов, но ее пальто и шарф были американского производства, прекрасный предлог для того, чтобы отправить ее в американский госпиталь в Нейи.
О'Халлаген остановился, чтобы взглянуть на бумаги.
— Я все еще не вижу ничего интересного в вашей истории, — сказал Дорн с ноткой нетерпения в голосе.
— Оказалось, что женщина приняла слишком большую дозу барбитуратов, — невозмутимо продолжил капитан, игнорируя замечание шефа. — Ей оказали необходимую помощь и передали на попечение врачей. Вчера она пришла в себя, и врачи установили, что у нее полная потеря памяти. Она не знает, кто она такая, откуда приехала и так далее. Полнейшая амнезия. Она совершенно свободно говорит по-английски, но с американским акцентом. Очень слаба и очень возбуждена. До сих пор, казалось, ничего необычного нет: тысячи людей страдают амнезией в той или иной степени. Но дежурный врач хотел избавиться от этой больной под тем предлогом, что в госпитале не хватает коек. Он отправил уведомление о ней в Управление безопасности, которое должно было связаться со Швецией или Норвегией. Он, видите ли, исходил из предположения, что больная может быть уроженкой тех мест. Совершенно непонятно, что навело его на эту мысль. Однако никакого результата не последовало. Внешность больной — красивая крупная блондинка, классический тип скандинавки.
— Вы сказали, что при ней не было никаких документов?
— Даже сумки…
Дорн проявлял явное нетерпение.
— Я не вижу…
— Подождите немного, шеф. Сегодня я получил сообщение из Управления. Я вам его зачитаю… Блондинка исключительной красоты, голубые глаза, очень загорелая. Рост метр семьдесят, вес пятьдесят семь килограммов. Особые приметы: родинка на правом предплечье и три китайских иероглифа, вытатуированные на правой ягодице.
Дорн удивленно посмотрел на О'Халлагена. Потом облокотился на стол, взял ручку и потер ею кончик носа.
— Китайские, вы сказали?
— Да, именно китайские. — Капитан положил свои бумаги перед патроном. — В нашей картотеке имеется досье, которым я воспользовался для получения кое-каких сведений. Они необходимы для разъяснения. Речь идет о Фенг Хон Кунге, самом крупном китайском специалисте в области ракетостроения. Прочтя доклад из Управления, я вспомнил среди всяких ненужных подробностей, что этот ученый, видимо, сумасшедший и ставит свои инициалы на всем, что ему принадлежит. На зданиях, одежде, собаках, на своей лошади… и на своих любовницах. И еще я вспомнил, что у него имеется любовница-шведка. Его инициала состоят из трех букв: «Ф. X. К.» Зад этой прелестной дамы также отмечен тремя иероглифами, которые могут быть прочтены как «Ф. X. К.» Вот почему я и подумал, что это может вас заинтересовать.